Она уже привыкла к тому, что все её мечты рушатся, как кукольный домик, не давая возможности возврата. Привыкла к боли, пронзающей грудь, как острие ножа, не давая ни выдохнуть, ни вдохнуть, а только бессильно хрипеть, сжимая пальцы на горле и не верить в происходящее – ни секундочки не верить, и в то же время осознавать, что это правда. Осознавать, что ничего уже не вернуть, как бы она ни хотела. Как бы не стремилась. Она могла достичь многого – происхождение, достаток, врождённый ум и харизма делали своё, но также она ощущала полную беспомощность – всегда, когда случались несчастья. Сколько ещё предстоит пережить этих несчастий? Сколько смертей ещё будет в её жизни?
Тсунаде, как и все, искренне верила, что её университет (она привыкла называть его «своим», хоть по праву он ей и не принадлежал), останется безопасным местом даже в период войны. Тсунаде даже особо и не вникала в происходящее – всё казалось ей далёким от проблем школы. Она, как и все остальные, наивно верила, что война не коснётся детей. Но они ошибались. Дети оказались более чем втянуты в боевые действия, но и стали их жертвами, что непростительно для головорезов. Тсунаде ненавидела тех, кто это сделал. Кто обагрил невинной кровью учеников пол спортзала, где дети совсем недавно играли в мяч – Тсу любила смотреть, как ученики играют в баскетбол, незаметно подходя к двери в зал. Когда-то она и сама была такой, носила задорный хвостик на голове и била всех, кто имел наглость пялиться на то, как колышется её грудь при беге. Уже тогда она знала – мир жесток. Но почему-то всегда надевала розовые очки, не считая нужным беспокоиться. И сейчас она винила во многом себя. Ведь могла поставить более сильную охрану. Могла отменить занятия на время. Да что угодно могла сделать, ведь в этом заведении она практически царь и Бог. Но нет – понадеялась на глупый авось, подумала, что и в душах лидеров враждебных группировок есть что-то светлое и незыблемое. Ошибалась.
Да, на этот раз погибли не родные. Но ученики – все ученики – были ей очень близки. К тому же, они были детьми, а смерть детей в любой ситуации ужасна и непростительна. Тсунаде передёргивало от мысли, что её ребёнок мог погибнуть в такой резне, и искренне сочувствовала родителям усопших. Пусть она так и не узнала, что такое «быть матерью», но представляла это себе прекрасно.
Ректор подошла к дверям спортзала, откуда часто наблюдала за игрой в мяч. Остановившись на пороге, она зажала рот ладонью, пытаясь побороть приступ тошноты, так как на полу ещё остались следы крови. Детской крови, невинной крови этих молодых людей. Они на многое надеялись. Многого ждали от жизни. Были амбициозными. И их кончина стала такой… бессмысленной. Это было ещё ужасней.
Тсунаде боялась крови, и всё же понимала, что ей придётся войти в спортзал, перебороть себя. Ужасно хотелось заплакать, но принцесса подавила слёзы, загнав саму мысль о них в самую даль сознания, и не желая даже думать о том, что она покажет слабость. Как никак, Сенджу сейчас прежде всего лидер, пусть даже всего-навсего одного университета. Пусть даже от неё мало что зависит. Слабой женщиной в данной ситуации быть невыгодно – убьют и не моргнут. Тсу понимала, что её тоже могут убить. Даже не потому, что она кому-то мешала – ректор до последнего не хотела вводить университет в разборки – но просто так. Пулям всё равно, в кого попадать. Ножам всё равно, чью плоть разрезать. Если расплачется – сделает только хуже другим, которые в неё верят, которые никогда не видели её слабости. А ещё хотелось пить, но этого тоже было нельзя. Помутнённый разум сейчас не нужен.
Тсунаде сглотнула, окончательно подавив позыв ко рвоте и выпрямилась, с прищуром глядя вдаль коридора, откуда должен был появиться Минато, которого она вызвала, чтобы поговорить. Тсу не знала, как она будет смотреть ему в глаза – ведь его единственный сын пострадал тоже. Ректор боялась обвинений в свою сторону, хоть и понимала, что мало что могла сделать, и резня могла устроиться если не в университете, то ещё где-то, где собирается юношество.
Сенджу прикрыла глаза и сложила руки на груди в обычном своём жесте. Привычка, а может, желание скрыться от других, как говорит язык жестов?

Тсунаде напряглась при виде подходящего Минато. Она боялась смотреть ему в глаза. Боялась увидеть в них… что? Слёзы, негодование, обвинение? Женщина понимала, какое горе сейчас переживает мэр города, и сочувствовала ему, как никто другой – она, терявшая близких трижды в своей жизни. Странно, что Сенджу не сломила ни одна потеря. Иногда она сама удивлялась тому, насколько она сильная – человек таким быть не может. Если верблюду накладывать на спину тюк за тюком, набитые камнями и кирпичом, то со временем спина верблюда сломается напополам. Так и чувства человека. Тсунаде ещё помнила одну свою знакомую, которая пыталась покончить с собой из-за расставания со своим парнем. Тогда она сама была счастлива с Даном, но подругу всё же осудила. А потом, в ту роковую ночь, когда узнала о смерти любимого, сама задумалась – а не пойти ли в ванну, открыть воду.. ну и так далее по списку. Хорошо, что остатки здравого смысла вместо этого заставили её открыть бутылку вина и забыться в приятном тумане.
- Доброе утро, - вяло откликнулась Тсунаде, мощнейшим усилием воли поднимая глаза и глядя на лицо Минато. Никакого следа обвинения, разве что усталый вид. Глаза сухие – оно и понятно, мужчины не плачут. Одет слегка небрежно, за что извинился, - Тсунаде криво улыбнулась, будто ей есть до этого дело.
- Не переживайте, Намикадзе-сан, эта встреча вряд ли деловая. Во всяком случае, уж точно не официальная, - голос ректора был с ноткой грусти, но всё же она изо всех сил старалась говорить как можно более бодро. А также Тсунаде была рада, что мэр не набросился на неё с обвинениями – хотя мог, и принцесса не осудила бы его за это.
- Во-первых.. я хочу.. принести вам соболезнования. Вам и вашей жене, - глухо произнесла ректор, склонив голову вниз, так, что чёлка скрыла глаза, в которых едва ли не появились слёзы, пришлось в очередной раз сглотнуть и выругать себя, - и свои извинения. Наруто… его любили все, он был….
И замолчала, понимая, что вряд ли стоило произносить имя погибшего студента, дабы не бередить рану его отца.
- Я могу вас понять, - Тсу поправила волосы, которые хоть и были убраны, как всегда, аккуратно, но из причёски выбилась прядь, - знаете ли, я тоже теряла близких мне людей. Очень близких.
Прикрыв ладонью лицо, ректор откашлялась. Нет, совершенно не стоило так расклеиваться, но, с другой стороны, они тут одни, а мэру, с его горем, вряд ли есть дело до женских слабостей главы университета.
- Простите, - она подняла лицо, - начнём же.
Минато приоткрыл дверь в спортзал, и Тсу осторожно туда заглянула. При виде пятна засохшей крови на стене её опять затошнило, и пришлось сглотнуть несколько раз, чтобы унять это чувство.
- Итак, - Тсунаде двинулась вслед за Намикадзе внутрь спортзала, стараясь особенно не смотреть по сторонам, - мы были слишком беспечны. Я, в частности. Если честно, до самого последнего момента не верила, что пострадают дети. Не думала, что разборки группировок зайдут так далеко. Я вижу, что и вы не допускали такой мысли. Но они, как видно, способны на всё. И я прошу вас об одном. Нужно защитить университет. У меня на это нет достаточного влияния, я всего лишь ректор, но я не хочу, чтобы страдали мои ученики. Думаю, это должно быть одним из наших приоритетов…
Деловые разговоры, снова волокита. Тсунаде терпеть не могла бумажную работу. Но она должна была это сказать. Университеты, школы, детские садики – всё это надо защитить. Любой ценой.
- Я думаю, вы меня понимаете. Мне, как учителю, ужасно видеть гибель детей, которых я обучаю, - принцесса невольно посмотрела на очередное пятно крови и подавила вздох, - так что, прислушайтесь к моим словам. Защита детей и мирных жителей должна быть превыше всего.

Нет, Тсунаде совершенно не хотелось превращать школу в подобие закрытой зоны, и она даже не думала о чём-то вроде железных решёток и колючей проволоки. У детей должно быть детство – вот в чём была уверена Сенджу. Но какое детство может быть на войне? Когда видишь смерти сверстников и товарищей? И чувствуешь это ощущение обречённости и понимание, что это не единственная гибель?
Возможно, Тсу перечитала книг, но она находила даже свою судьбу гораздо более удачной, чем, к примеру, судьба её бабушки, потерявшей семью во время Второй Мировой войны. Иногда маленькая Тсу, ещё до рождения Наваки, ходила к ней в гости, пока та тихо не умерла, оставив только несколько воспоминаний, без боли – слишком мало принцесса её помнила. Она запомнила только несколько рассказов, и те же самые слова «это были не единственные смерти. Погибали тысячи».
Смерть одного человека – это горе, смерть миллионов – статистика. И всё же каждая жертва – это очередная сломанная судьба того, кто остался жить. Возможно, выжившим приходится и хуже, им приходится нести этот груз в душе…
Тсунаде слушала Минато внимательно, перебирая варианты защиты университета в голове. Идея с охранниками была определённо хорошей.
- Стоп, - она подняла ладонь, будто завершая речь мэра, и даже сама удивилась своей наглости, - я понимаю, что нельзя превращать школу в зону отчуждения. Так что остановимся на варианте охраны. Я понимаю также и то, что не всем людям можно доверять, так что лично побеседую с каждым соискателем, если, конечно, понадобится. Поверьте, на это мне не жаль ни времени, ни денег. И да – преподавателей я тоже проверю лично. Все их досье, всё, что угодно – ведь вы же можете поднять документы из архивов, пробить по милицейским базам? Стоянку тоже уберём, - Тсу вздрогнула при одной мысли о машинах, - а пожелания… Сейчас я желаю только одного – защитить моих учеников.
Тсунаде подошла к окну и  посмотрела на такое голубое и мирное на вид небо. Оно видело множество крови, но осталось голубым. Так что и им всем надо быть сильными. Детям придётся повзрослеть раньше времени, но это лучше, чем умереть до срока. Тсунаде верила в своих учеников.
Тошнота прикатила к горлу в очередной раз. Стены спортзала давили.